Сокращённый вариант 3 главы «Элементарного учебника дианализа»,
ссылки, комментарии и приложения см. в ученике

Завьялов В.Ю.

6. О психологизации и достоевщине

Один начитанный психиатр назвал метод исцеления страха у данной клиентки «достоевщиной». Под «достоевщиной» он, наверное, понимал сложные, даже запутанные отношения человека с самим собой, а также «психологизацию» психических расстройств. «Чего тут мудрить, у этой пациентки были «бредоподобные фантазии», «психотический эпизод», последствия которого могут быть самыми непредсказуемыми», – аргументировал он свою теорию.

Что же лучше, «психиатризация» или «психологизация»? Кстати, термин «психологизация» использовал Гуссерль для того, чтобы показать неправомерность замены логических законов познания психологическими. Психиатрическая диагностика как раз и являет собой пример «психиатризации», если она проводится не грамотно, вне индуктивного метода сбора и обобщения данных, а так — «навскидку». Вместо логических законов диалектики сущности и явления неадекватно применялись законы «психофизиологического функционирования». В нашем случае, явлением был образ черта, а сущностью — бездеятельное, пассивное, «паралитическое» состояние жертвенности клиентки. Никакой психопатологии не было!

В приведенном случае терапии под внешней «психологизацией», когда я действительно входил в психологическое состояние моей клиентки и выяснял психологические детали эпизода с «чертом», скрывалась очень жесткая логическая система познания предмета. Никакого «черта» я не видел. Я не с чертом имел дело. Я преодолевал существующую у моей клиентки волевую слабость, принижение себя как дееспособного человека. Пытался спровоцировать активную реакцию — «оттолкнуть руками» хоть что, неважно — «черта», «насильника», летящий комок грязи, шапку, которую можно принять за «кошку», «крота», «зайца», «соболя» и пр.

«Она это сделала», — как часто говорят в оптимистичных американских мелодрамах! Она это сделала и вышла из депрессивного состояния. «Самое смешное» в этом случае было то, что больше одного сеанса никакой психотерапии не понадобилось. Были только инструктивные собеседования и консультации по улаживанию дел. Клиентка через четыре дня выписалась, а через полгода приехала поблагодарить за «вечер смеха». Она с отличием закончила техникум и отбыла в Ангарск к матери — решила жить там. В ее психическом состоянии и намека не было на «шизофрению» или «истерию».

«Психологизация» в духе «достоевщины» — это комплимент, потому что главным этическим принципом Достоевского был принцип «Будь личностью». Личность, в отличие от «характера», «типа», «темперамента», «роли» и т. д., которые обычно служат предметом изображения в литературе, обладает исключительной свободой и своей полной независимостью от среды. А герои Достоевского как раз и становятся личностью, проявляют себя как личность в жизненной стихии. Личность при этом неизбежно приходит в столкновение с внешней средой. Отсюда — «скандал», как первое и наиболее внешнее и видимое проявление пафоса. «Скандал» играет громадную роль в произведениях Достоевского.

«Случай с чертом» — это разыгранный маленький «скандал», который завершился проявлением личной воли клиентки и последующим освободительным смехом. Ну что тут такого сложного — сообразить, что от чертей народ всегда защищался разными активными проявлениями воли: послать черта подальше, дать ему трудное задание, заморочить ему голову, «поджарить на огне», «озадачить крестом», оскорбить плевком и т. д. Это не «психологизм», не психоаналитические конструкции. Это логика мифа, логические построения!

Анимация мышления — это превращение понятия «черт» в некий персонаж, имеющий телесную оболочку, форму, свое воплощение. Далее — его «созерцание», погружение в непосредственную жизнь этого персонажа, принятие его «самостоятельной жизни», исследование этой жизни с помощью живого, непосредственного общения с ним, непосредственного контакта. Конечно, все это в безопасных рамках игры. Тут нет мистификации — подмены понятий, иллюзии, но здесь есть мистика — одушевление предметов, объектов мира, пусть временное.

Пример 3.5. В гостях у Достоевского

1981 год, Ленинград, ГИДУВ, специализация по психотерапии у профессора С. С. Либиха. Необыкновенные лекции Сергея Сергеевича, которые слушатели сравнивали с «оперой». В этой атмосфере интеллектуального подъема, энтузиазма познания, проводится экскурсия по местам, где жил Достоевский и его герои.

Мне врезался в память один эпизод. Дом, где в конце жизни жил писатель, имел большой кабинет с маленькими окнами. Перед массивным столом писателя было большое темное (в Ленинграде зимой темнеет очень рано) пространство. На столе, как это было и при жизни Достоевского, горели две свечи, которые едва освещали листки бумаги. Достоевский любил писать по ночам и очень гневался, когда его отвлекали. Я попросился посидеть немного за столом, объяснив, что занимаюсь психологическим анализом его творческой жизни. Мне разрешили, а группа ушла смотреть другие помещения.

Сидя за столом писателя и вглядываясь в темную «сцену» перед собой, я живо представил себе «метод» работы Достоевского — вызывать на эту сцену людей, которые «рассказывали» ему о событиях собственной жизни. Оставалось их внимательно выслушать, так, чтобы они не замолчали или не стали «нести всякий бред», а говорили искренне, и записать все это на бумагу в тусклом свете двух стеариновых свечек.

Сейчас я говорю своим ученикам: «Делайте то же самое на сеансах психотерапии — вслушивайтесь в «Голос Человека», это и будет дианалитический метод «точной эмпатии», или «живое мышление»!

Вчитываясь в диалоги героев Достоевского можно понять, что такое «живое мышление», откуда этот «полифонизм» голосов, о котором писал Бахтин в «Поэтике Достоевского». Скорее всего, писатель «всматривался» («созерцал») оживающие в пространстве перед столом образы своих героев, персонажей романов. Явно, перед столом была какая-то «сцена», очередная сцена романа, где «жили» своей самостоятельной жизнью понятия-персонажи. Достоевский не «создавал», не конструировал действительность своих романов, он вслушивался в эту невидимую жизнь, всматривался, может быть, и сам вступал в диалоги с героями.

В западной когнитивной и когнитивно-поведенческой психотерапии господствует «дух конструктивизма», под которым понимают создание, конструкцию некой «субъективной» реальности, раздваивая таким образом действительность на «внешнюю» (бездушную, механическую., «продажную» и т. д.) и внутреннюю — человеческую, «божественную» (Бог внутри) и одновременно «дьявольскую» (дьявол тоже внутри). Получается, что философская основа этих техник — дуализм, который не преодолевается, а компенсируется достаточно поверхностной «работой над ошибками» в мышлении и в системе убеждений. Создается глобальная иллюзия того, что человек полностью контролирует, создает по своему вкусу и прихотям, свой внутренний мир, хозяйничает в нем и полностью несет ответственность за него.

А что же такое «достоевщина» тогда? Это честное признание ограниченности человека — не все может человек, не все подвластно его воле, не он Хозяин жизни (модный тренинг в Новосибирске под названием «Хозяин жизни»).

У Достоевского в каком-то смысле все люди — «бедные», то есть не обладают божественной полнотой, все мучаются, все говорят, хотят быть услышанными, понятыми, признанными людьми. Достоевский в своем творчестве не создавал образов, идей, персонажей из ничего, никогда не выдумывал их, как не выдумывал изображенных им людей, пишет об этом М. М. Бахтин. Он умел их услышать или угадать в реальной действительности. У Достоевского нет идей, отдельно живущих от людей, нет безличной правды, «правды вообще». Есть живой голос человека и его живые уста. Как отмечал М. М. Бахтин, писатель мыслил не мыслями, а «точками зрения, сознаниями, голосами». В голосе этом звучал весь человек, как бы в свернутом виде, со всем его мировоззрением, личным опытом.