Сокращённый вариант 1 главы «Элементарного учебника дианализа»,
ссылки, комментарии и приложения см. в ученике

Завьялов В.Ю.

5. Доверие клиенту

Цель задавания вопросов в интервью — сужать поле возможных ответов по мере продвижения к искомой очевидности желания человека, помогая клиенту преодолеть чрезмерную степень свободы выбора в этом поле. Процесс напоминает ветвление древа: начальный вопрос разделяет предмет познания на «сущее» и «несущее», следующий вопрос разделяет «сущее» на «факт» и «смысл факта» и т. д. В дианализе надо внимательно смотреть и слушать клиента и исходить прежде всего из самого клиента, а не из себя — мыслить с клиентом, а не о клиенте. Это возможно при соблюдении «беспредикатного принятия личности». Это одно из правил дианализа – сердечно принимать клиента как личность, без предикатов, без всяких предварительных определений и ярлыков («невротик», «шизофреник» и пр.), просто как Другую Личность.

Все, что говорит клиент, приходится принимать. Мы ведь не являемся свидетелями жизни своих клиентов! Что мы можем о них знать? Почти ничего. А лучше сказать честно — ничего! Мы являемся свидетелями короткого разговора с клиентом во время сеанса консультирования или психотерапии, свидетелями его актуального поведения, и только.

Пример 1.5.

Клиент жалуется на сексуальные затруднения — пониженное влечение к жене, внимание во время полового акта отвлекается от партнера, и эрекция пропадает. Клиент весьма начитан и умен. Он говорит, что во всех эмоциональных нарушениях виновна его мама, которая в детстве унижала его мужское достоинство.

- Однажды мы шли куда-то с мамой. Мне было тогда лет семь-восемь. Мама сказала мне, что она забыла надеть трусы! Это повергло меня в шок. Я до сих пор не могу вспоминать это без дрожи и чувства, что меня унизили, оскорбили мое мужское достоинство!

- Что вы сейчас такое делаете в уме, что вызывает такие сильные чувства?

- Ну, я представляю себе ту ситуацию, когда мама мне такое говорила…

Сообразительный клиент быстро понял, что речь идет не о его маме и ее привычке в далеком прошлом гулять с сыном без трусов, да еще и рассказывать об этом, соблазняя воображение ребенка. Все это безумно интересно. Для психоаналитика в таких рассказах открываются двери спален, ванн, туалетов и других мест, где разворачиваются сцены соблазнения малолетних. Но зададим себе вопрос: «О какой реальности должна идти речь в интервью?» Клиент, рассказывая такие подробности о своей жизни, соблазняет психоаналитика заглянуть под юбку его матери и убедиться в том, что трусов действительно нет. Но как проверить истинность его заявлений? Представим себе какого-нибудь наивного консультанта, который решается «тестировать реальность» нашего клиента:

- Я не понял, так мама была в трусах или нет? Вы это можете точно подтвердить?

- Вы хотите сказать, что надо было мне, семилетнему мальчику, пускаться в разговоры о трусах, или еще чего хлеще — задирать матери подол?

Из этого положения психоаналитику выйти будет трудно. Либо придется признаваться в том, что вопрос был поставлен неверно; либо в том, что его самого интересуют такие пикантные подробности о родителях; либо продолжать с умным видом выкручиваться, усложняя и так сложную для клиента ситуацию.

- Меня интересует, что вы в действительности видели. Ведь мама только говорила о том, что она голая… под юбкой, но ничего такого не показывала!

Скорее всего, после подобного «тестирования» клиента затрясет еще больше, и тогда консультанту придется говорить о целебной силе катарсиса и убеждать в том, что «отреагирование зажатых чувств» очень полезно для будущего развития и здоровья. Понятно, почему психоаналитическая терапия длится годами: сколько времени должно пройти в размышлениях об инцестуальной связи с мамочкой, чтоб спокойно об этом рассказывать и себе самому, и своему дианалитику? Если ежедневно, лежа на кушетке в тиши психоаналитической «кельи», выговаривать такие аморальные вещи, то через несколько лет к ним можно настолько привыкнуть и эмоционально остыть, что тема сексуального соблазнения сына матерью станет такой же банальной, как разговор покупателя с продавщицей!

Не лучше ли сразу, без выяснений и ненужных расследований, поверить во все, что говорит клиент о своей жизни, и задать вопрос о том, что происходит с ним (в его голове) прямо сейчас. О какой реальности идет речь? Конечно, о реальности выстроенных в некую сюжетную последовательность картин возможного прошлого. В дианализе это называется «версией личной истории».

В психиатрической практике постоянно приходится решать вопрос о том, верить или не верить словам клиента. Если не верить ничему, то, как можно человека понять? Если верить, то чему именно?

Пример 1.6.

Клиент, сидящий в психиатрической клинике без выписки шесть лет, рассказывает собравшимся студентам:

- Я генерал КГБ. Мне дано задание выявлять вражеских агентов. У меня в голове специальный аппарат, который улавливает сигналы от этих агентов. Я могу их сразу определить. У меня 10000 выявленных агентов. Меня за это наградили десятью орденами…

Студенты, не знающие еще психиатрии, сразу задаются вопросом: «Как все это проверить?» Он, что, действительно, генерал КГБ или привирает? Может, только полковник? Нет, на настоящего полковника не похож. Лейтенант? Капитан? Где это проверить? Обратиться в областное управление? А что у него в голове? Может, в мозг вживлен специальный «чипс»?

Не сумасшествие ли это, задавать подобные вопросы и пытаться проверять в реальной действительности факты из мифологической жизни клиента? С другой стороны, переубеждать человека в том, что он не есть «генерал КГБ», тоже глупо. Во всяком случае, не умнее, чем приписывать себе самому такое звание. Оспаривать наличие в голове «спец. устройства» для ловли шпионов — такое же сумасшествие, что и высказывать бредовые идеи величия. Вот примерный диалог двух людей в маленькой психиатрической больнице (не важно, кто из них психиатр).

-У тебя, Гриша, никаких «чипсов» в головном мозгу нет. Там, в голове, только одни лишь мозговые извилины. Вот ты ими и мыслишь!

-Я слышу, как работает секретный «чипс» в моей голове, а вы не слышите, правильно?

- Ну да, я не слышу, потому что его нет в твоей голове. Я же говорю, там сплошные извилины!

- Потому что вы не в КГБ работаете, а всего лишь обыкновенный доктор. Вам доверяют только уколы ставить и больничные листы выписывать, а мне доверено ловить шпионов.

- Никаких шпионов нет в нашей больнице!

- А вы откуда знаете? Проверяли всех сотрудников? А что, среди больных не может быть переодетых шпионов?

Это разговор двух людей, которые говорят на разных языках и о разных реальностях. Они трагически не понимают друг друга, и в этом непонимании, «некоммуникативности», проявляется сущность психической болезни: слова, которыми пользуется больной, перестают быть средством общения, «ареной встречи» Познающего субъекта с Познаваемым объектом (А. Ф. Лосев о сущности слова-имени). Именование «генерал КГБ» не является в этом интервью «ареной встречи», средством общения и формой взаимопонимания двух людей. Это имя не относится к объективной реальности, в которой живет (или привык жить) психиатр. Может, это мифическое имя отца больного. Ему трагически не хватало реального отца. Как доказал это в одном исследовании психоза Лакан, пустое место отца занимает психотический образ – галлюцинация.